Завод имени Масленникова 13.03.2020

Надежда Сергеенкова

Июньская ночь 41-го

Николай навсегда запомнил, как уходил на фронт отец. В конце июня 41-го года ночью в их дом в поселке Монастырский Колдыбанского района Куйбышевской области постучали. Родители поднялись, зажгли керосиновую лампу, чтобы в потемках не потревожить спящих на полу в сенях четверых ребятишек. Сборы были недолгими — повестку о призыве отцу вручил нарочный накануне. Нехитрый сидорок собрали загодя. Отец склонился над каждым и поцеловал спящих малышей. А десятилетнему Коле — старшему — наказал быть матери помощником во всем. Больше сын никогда отца не видел. Сегодня, вспоминая об этом, он не может сдержать слез…

До войны отец работал бригадиром тракторной бригады и часто брал с собой Николая в поле, на МТС, в кузницу, показывал, что да как надо делать. Дошло до того, что его поставили на довольствие в полевой кухне. Она располагалась в вагончике, который переезжал вслед за хлеборобами во время уборочной с поля на поле. Там были устроены нары для отдыха трактористов, которые работали посменно, не покидая поля.

Первая работа

Зиму 41-го семья пережила неплохо — запасы были. А во вторую еле выжили. Соседские ребятишки даже по дворам ходили побирались, чтобы с голоду не умереть. "Когда осенью 42-го года Гитлер подошел к Сталинграду, объявили мобилизацию в трудармию на строительство оборонительных укреплений под Саратовом, — вспоминает Николай Михайлович. — В деревне на тот момент ни одного мужика не осталось. И тетку мою, у которой было трое ребятишек, тоже призвали. Ее детей приняла наша семья. А маму не взяли, потому что малому только полтора года сравнялось". Так и жили: мать на работу уходит, а двое старших — Коля с Машей — по дому хозяйничали. А к весне тетушка пешком пришла обратно.

Школа в селе не работала до конца войны: обуть, надеть нечего было, не говоря уже о тетрадках и карандашах. Каждому работающему в колхозе тогда ежедневно выдавали продуктовый паек. И две женщины тянули на два своих пайка семерых ребятишек. К лету 44-го года Николай, которому шел уже 13-й год, стал работать на фургончике при тракторной бригаде. И его паек тоже помогал семье выживать. Как началась уборочная, он отвозил зерно с поля на ток. "А там были весы коромыслом, и мне надо было взвешивать зерно. А оно тяжелое было и очень сорное. Я роста был небольшого и с трудом поднимал чиляк (цилиндрическое ведро без ручки — прим. авт.), который был почти с меня ростом, чтобы высыпать зерно на весы. Как выдержал, до сих пор не пойму".

"Государственный человек"

Летом 1946 года в колхоз приехал уполномоченный из района и привез разнарядку: направить четверых подростков на обучение в фабрично-заводскую школу и ремесленное училище.

Мать привезла ребят в Колдыбань на лошади. Вот тут и решилась судьба Николая. Комиссия стала задавать ребятам вопросы. Тех, кто умел читать, писать и решать примеры, направляли в ремесленное училище с двухгодичным обучением. У кого с науками были сложности — в школу фабрично-заводского обучения на полгода. Погрузили ребят в полуторку и отправили в город. Ехали, стоя в кузове грузовика, по грунтовой дороге. На крутом яру колыхнуло машину, все перевалились на один борт, и одного парнишку прижало так, что ребро сломалось.

В Куйбышеве ребят разместили в спортзале четырехэтажного здания училища, что до сих пор стоит на Ново-Садовой рядом с территорией, которую занимал Завод имени Масленникова. Оказавшись впервые в городе, деревенские мальчишки прилипли к дощатому забору, за который выходить строго-настрого запретили. А там улица, народ ходит туда-сюда и трамваи гремят. Потом всех распределили по группам и отправили в баню на улицу Буянова. Помыли, выдали обмундирование. На завтрак — строем, на обед — строем. Дисциплина строгая, и к порядку пацанов приучили быстро. А через несколько дней отпустили по домам до начала учебного года.

Коля привез домой целый мешок еды: мука, крупы, подсолнечное масло, сахар, консервы, сушеная рыба, хлеб — весь месячный паек. Мать увидела и прослезилась от радости: "Кормилец ты наш". Большинство ребят тогда провиант сразу распродали, чтобы купить курево, а Николай повез братьям и сестрам. За считанные недели мальчишка изменился: аккуратно вешал на стул свою ремесленную форму, прибирал за собой постель. Что тут скажешь, "государственный человек"!

Две записи в трудовой

Когда на втором году обучения ребята стали выходить на завод на практику, за каждым закрепили наставника. "Помню, дали нам по куску чугуна, зубило, молоток и сказали, чтобы мы плоскость сделали и обработали ее напильником. Ох и поотбивали же мы себе пальцы тогда, — вспоминает Николай Михайлович. — А сегодня я могу работать зубилом с закрытыми глазами".

После ремесленного училища Николай Городков пришел в 11-й цех и стал работать слесарем-сборщиком по оборудованию, пока его не призвали на службу в армию. Вернувшись через три с половиной года, он пришел в тот же цех. Спустя некоторое время обзавелся семьей. Жену нашел в заводском общежитии. Она тоже закончила ремесленное училище и только начала работать.

Завод стал для него вторым домом. Здесь он состоялся как профессионал, много занимался общественной работой. Был председателем комиссии профсоюзного цехового комитета, председателем товарищеского суда, народным заседателем суда Октябрьского района Куйбышева. Так что в одной из его любимых песен на стихи А. Фатьянова из кинофильма "Весна на Заречной улице" поется почти про него: "Я не хочу судьбу иную. Мне ни на что не променять ту заводскую проходную, что в люди вывела меня".

В его домашнем архиве хранится трудовая книжка, первая запись в которой сделана в 1948 году, а последняя в 1997-м, когда он уволился. И все страницы для особых отметок занимают записи о благодарностях и других поощрениях за хорошую работу.

Без таких — труба дело

Николай Михайлович воспитал около двух десятков учеников: "Завод — был для меня жизнью. Я всегда за него болел. Меня ценили. А последние 15 лет до выхода на пенсию я работал на самоконтроле — ставил личное клеймо на станки, которые собирал". Как-то он собирал многошпиндельный маленький станок для обработки детали на военное изделие. Технологи, видимо, ошиблись и оставили маленький припуск на шлифовку одной детали. Размер-то вывели, а чистоты обработки не хватало. "Я пригласил технолога и говорю: это же брак. Я ставить деталь не буду. Отдавайте кому угодно. Я за это отвечать не хочу, — вспоминает Николай Михайлович. — Приходит начальник техбюро, начинает убеждать, что переделка займет много времени. Ребята, говорю, я уважаю вас, но ставить это не буду. Послушали меня — сделали новые шпиндели. И вот на совещании у начальника цеха вопрос о качестве обсуждают, а начальник техбюро и говорит: "С качеством у нас неважно. Вот уйдут Городков и Наумов — труба будет с качеством".

Проработал Николай Михайлович на заводе до 22 декабря 1997 года. И ушел не потому, что устал — сил было еще лет на десять такой работы. Время было такое, что зашатался не только завод — всю страну лихорадило. Больно было смотреть, как растаскивается, разрушается завод, который сделал его высококлассным рабочим. Справедливый, ответственный, принципиальный и совестливый человек, он предпочел уйти, чтобы не видеть, как умирает производство с таким высоким техническим потенциалом. В оборонном комплексе ЗиМ был на особом счету: ему доверяли сложнейшие изделия, в том числе космической тематики. И он лица никогда не терял. Ветеран до сих пор убежден, что руководству завода не хватило воли, чтобы не дать пустить завод под откос.

Его родной цех, спустя пару лет, переехал на Машстрой. Совет ветеранов завода еще долго собирал зимовцев в День пожилого человека в КРЦ "Звезда". А теперь и цех тот закрыли, и из ветеранов никого не осталось…

Шампанского — всем!

Уход на пенсию Николай Михайлович решил отметить и устроил вечеринку, на которую позвал всю бригаду, начальника цеха, и всех угощал шампанским. И не потому, что очень его любил. Время было такое, что в большом ходу был бартер. Начальник цеха при увольнении часть причитающейся ему зарплаты погасил шампанским. О том, откуда оно взялось, — отдельная история.

В начале 90-х цеховое начальство приобрело где-то чертежи для изготовления станка по производству мюзле. Эта металлическая скрутка, удерживающая на бутылке шампанского пробку, изготавливалась из одного отрезка проволоки. Станок был мудреный, но его производство освоили, а Николай Михайлович как раз эти станки и собирал. Заводы шампанских вин тогда расплачивались с ЗиМом шампанским, целыми фурами отгружая на завод продукцию. Так что можно считать, что в том шампанском была и доля его труда.